Марк Азов - «Мир приключений» 1987 (№30) [Ежегодный сборник фантастических и приключенческих повестей и рассказов]
Лекции эти читали как ближайшие соратники Сергея Павловича — К.Д.Бушуев, М.К.Тихонравов, Б.В.Раушенбах, так и молодые, но уже опытные инженеры — К.П.Феоктистов, О.Г.Макаров, В.И.Севастьянов, А.С.Елисеев, которые через несколько лет сами стали космонавтами. С.М.Алексеев прочел лекцию об устройстве космического скафандра. Летной и парашютной подготовкой занимались тоже большие мастера своего дела И.М.Дзюба, Н.К.Никитин, А.К.Стариков, К.Д.Таюрский и др. Наконец, помня о том, что праздность — мать всех пороков, Карпов все свободное время, особенно в первые дни, когда расписание занятий еще не отвердело, отдавал физической подготовке. Борис Владимирович Легоньков — физрук — был человеком неутомимым и безжалостным. Всякое отлынивание от занятий немедленно и беспощадно пресекалось, равно как и диспуты о бесполезности кроссов и бега на длинные дистанции для будущих командиров космических кораблей. Легоньков начинал день с часовой зарядки на открытом воздухе в любую погоду, а дальше заполнял все паузы в аудиториях занятиями бегом, прыжками, плаванием, нырянием с вышки, гимнастическими снарядами, волейболом, баскетболом — на выдумку он был неистощим. В играх быстро определилась команда “морячков”, то есть летчиков, прежде служивших в морской авиации: Аникеев, Беляев, Гагарин, Нелюбов, Шонин. В баскетболе у “морячков” лидировал Гагарин, и они часто брали верх над “сухопутчиками”.
Окончился монтаж сурдобарокамеры, испытать ее вызвался Валерий Быковский, и после обстоятельного инструктажа 6 апреля его поместили туда, решив продлить эксперимент на 15 суток, о чем он, естественно, не знал. Валерий сидел еще в сурдобарокамере, когда остальные космонавты вылетели на парашютные прыжки. К этому времени весь отряд в Москве еще не собрался. Беляев, Бондаренко, Варламов, Карташов, Комаров, Рафиков, Филатьев не успели приехать в Москву из своих частей, и на прыжки улетели без них. Быковский и Заикин присоединились к группе позднее, когда Валерий вышел из сурдобарокамеры.
Заслуженный мастер спорта Николай Константинович Никитин, парашютист-виртуоз, быстро понял, что все они совсем “зеленые”: количество прыжков измерялось единицами (на счету Гагарина, например, было пять прыжков, были в отряде и такие, которые ни разу не прыгали). Никитин произнес страстную речь, доказывая, что только парашютные прыжки цементируют коллектив, учат мужеству и генерируют отвагу, что мужчина без парашюта — это не настоящий мужчина.
— Наверстаем упущенное, — бодро закончил он. — Все зависит от вас самих…
Известно, что моряки не очень любят плавать, а летчики — прыгать с парашютом. “Парашютные прыжки в течение полутора месяцев были, пожалуй, одним из самых сложных и трудных этапов подготовки”, — пишет Георгий Шонин в своей книге “Самые первые”. Никитин сделал, казалось бы, невозможное: привил вкус к прыжкам. Отстранение от занятий, скажем за опоздание, стало не желанным отдыхом, а истинным наказанием. Космонавты научились прыгать на сушу и на воду, днем и ночью, с больших и малых высот, с затяжкой и без. Лучшим парашютистом в отряде был, пожалуй, Борис Волынов. Никитин выделял еще Гагарина. Леонова и Шонина, но и у всех других за эти полтора месяца набралось уже несколько десятков прыжков разной сложности. Они уже освоились в небе и научились подчинять себе парашют, если попадали в критические ситуации. Так, Аникеев победил глубокий штопор, Заикин не испугался длительного затенения купола, Титов не сробел, когда у него не раскрылся основной парашют Никитин оказался прав: они действительно сплотились в один дружный коллектив. Вчера еще чужие люди, они объединились единым делом, открыли в себе естественное желание помогать друг другу, научились сопереживать. Они подружились.
Вскоре после возвращения космонавтов в Москву на занятия приехал невысокий, плотный человек в штатском Судя по отношению к нему окружающих, большой начальник. Представился: профессор Сергеев. Карпов познакомил его с космонавтами. Расспрашивал мало, но очень внимательно разглядывал. Потом быстро уехал. “Это Королев!” — сказал вечером Карпов “по секрету”. Так состоялась их первая встреча.
Все интенсивнее становились медико-биологические тренировки на бегущей дорожке, качелях Хилова, в кресле Барани в баро-, тепло- и сурдокамерах, на вибростенде и центрифуге. Нагрузки возрастали. Космонавты тихо роптали. “Более всего проявилось негативное отношение будущих космонавтов, пожалуй, к трем “мероприятиям” медико-биологического раздела подготовки, — писал позднее Е.А.Карпов, — к повторявшимся вначале одним и тем же медицинским обследованиям, к повторным тренировкам с тепловыми нагрузками, да и к малоприятным, мягко говоря, вестибулярным тренировкам на вращаемом кресле. Потребовалось провести немало бесед, с тем чтобы убедить некоторых слушателей в необходимости проведения данных работ и оправданности их включения в программу подготовки к первым космическим полетам”.
Неожиданно для самого себя трудно перенес “подъем” в барокамере на высоту 6 тысяч метров Николаев. Быковский, первым прошедший испытания одиночеством, успокаивал ребят: “Ничего особенного”, но Попович потом признался: “Нелегко”. Николаев вспоминал: “Хотелось услышать хотя бы тонюсенький птичий писк, увидеть что-нибудь живое. И вдруг меня словно кто-то в спину толкнул. Поворачиваюсь — ив малюсеньком обзорном кружочке вижу глаз. Живой человеческий глаз. Он сразу исчез, но я его запомнил от табачного цвета глаза до каждого волоска рыжеватых ресниц… Не знаю, как я не выкрикнул: “Ну, еще взгляни! Посмотри хоть малость!” Что-то подобное испытал Волынов: “Живое слово, только одно слово — что бы я — отдал тогда за него!” У Рафикова, когда он спал, отказал датчик дыхания. Дежурный врач заглянул в иллюминатор — и обмер: лежит и… не дышит! А может быть, все-таки спит! Он написал записку, положил ее в передаточный люк и включил микрофон: “Марс Закирович! Возьмите содержимое передаточного люка”. Теперь перепугался проснувшийся Рафиков: ему показалось, что начались слуховые галлюцинации. Первые сутки в скафандре при температуре 55 градусов и влажности 40 процентов провел Шонин. Следом в “парилку” сел Волынов. За ним — Рафиков. “По истечении третьих суток, — вспоминает он, — меня начал одолевать сон: постоянно видел и во сне фонтаны, водопады, море…”
Начались тренировки в невесомости, которая наступает, когда самолет — сначала это был реактивный истребитель, потом пассажирский ТУ-104 — делает “горку”. Гагарин записал уже на Земле в журнал: “Ощущение приятной легкости. Попробовал двигать руками, головой. Все получается легко, свободно. Поймал плавающий перед лицом карандаш… На третьей горке при невесомости попробовал поворачиваться на сиденье, двигать ногами, поднимать их, опускать. Ощущение приятное, где ногу поставишь, там и висит, забавно. Захотелось побольше двигаться”.
